Франсин Риверс - Книжник [The Scribe]
Он печально улыбнулся.
— Всякий раз, когда Иисус появлялся в Иерусалиме или его окрестностях, я ходил Его слушать. Я старался затеряться в толпе или встать за кем–нибудь повыше и пошире. Стоял в тени, думая, что скроюсь от Него.
— И обнаружил, что спрятаться от Бога нельзя, — заключил Епенет.
Сила кивнул.
— Иногда я разговаривал с учениками — не с двенадцатью ближайшими, потому что боялся, что они могут узнать меня, а такими, как Клеопа. Мы с ним подружились.
Он зажмурился.
— А потом Иисуса распяли.
Никто не шевелился. Сила со вздохом оглядел комнату. Нахлынули воспоминания.
— Среди тех, кто устроил незаконное судилище среди ночи и приговорил Его, было несколько друзей моего отца. Казнить Иисуса самим было нельзя, поэтому для этого дела они прибегли к помощи врагов, римлян. Я понимал этих людей. Я знал, почему они так поступили. Богатство и власть! Они любили то же, что и я. Вот и весь суд. Иисус перевернул мир. Они думали, что когда Его не станет, все вернется на круги своя. Каиафа с Анной, и с ними многие священники и книжники, воображали, что еще могут удержать все в своих руках.
Он взглянул на свои ладони и вспомнил руки Иисуса со шрамами от гвоздей.
— На самом деле, они были бессильны.
— Ты был у креста?
— Нет, Куриат. Я стоял поодаль. Мой друг Клеопа подошел ко мне и сказал, что Иисус умер. Помню, я подумал: хорошо, что Его страдания не затянулись на несколько дней.
Сила покачал головой.
— В ночь, когда Иисуса схватили в Гефсимании, ученики разбежались. Клеопа не знал, что теперь делать. Я предложил ему пожить у меня. Через несколько дней он пошел искать остальных и вернулся. Тело Иисуса перенесли в гробницу, но теперь Его там не было. Одна из женщин утверждала, что видела Его живым, стоящим в саду около склепа. Но это была та самая, из которой изгнали семь бесов, и я решил, что она опять не в себе.
— Мы с Клеопой оба хотели убраться подальше из этого города, подальше от Храма. Он боялся ареста. Я не желал видеть самодовольства книжников и священников, фарисеев, затеявших гнусный сговор и преступивших Закон, чтобы уничтожить Иисуса. И не хотел смотреть, как они выследят учеников — одного за другим — и сделают с ними то же, что с Иисусом. — Рот его скривился. — Я даже не взял своего прекрасного мула, и мы отправились в Эммаус пешком.
Сила сцепил пальцы, но это не помогло унять внутреннюю дрожь.
— По дороге мы говорили об Иисусе. Он был пророк, в этом я не сомневался. Но у нас обоих оставалось так много вопросов!
«Я думал, Иисус — это Он», — настаивал Клеопа. — «Думал, Он — Мессия». Раньше и я так считал, но искренне верил, что если бы это был Мессия, Его бы не убили. Бог бы не допустил.
«А как же чудеса и знамения!» — продолжал Клеопа. — «Он исцелял больных! Возвращал слепым зрение, глухим — слух! Воскрешал мертвых! Накормил тысячи людей какой–то лепешкой и несколькими рыбками! Как Он мог творить такое, если не был Божьим помазанником?»
У меня не было ответов, одни вопросы, как и у него. Клеопа печалился. Я тоже. Какой–то незнакомец приблизился к нам и пошел рядом. «О чем это вы рассуждаете между собой по дороге?» — осведомился он. Клеопа ответил нашему попутчику, что он, наверное, единственный во всем Иерусалиме, не знает о том, что произошло на днях. «А что произошло?» — спросил тот. Клеопа не слишком терпеливо поведал ему об Иисусе. Мы рассказали, что верили: этот человек — пророк, который творит великие чудеса. Это был великий учитель, которого мы почитали Мессией, но наши старшие священники и члены синедриона осудили Его на смерть, и римляне Его распяли.
Сила потер ладони друг об друга и снова крепко сплел пальцы.
— А потом Клеопа рассказал ему о женщинах, которые пошли к гробнице и обнаружили, что она пуста, и о Марии Магдалине, утверждавшей, что видела Иисуса живым. Никогда не забуду слова этого человека. Он говорил с нами, как с перепуганными детьми — каковыми мы и были на самом деле.
Он со вздохом сказал нам, что мы неразумные! «Как туго дается вам вера во все, что предсказали пророки в Писаниях! Разве не ясно сказано, что Мессии предстояло претерпеть все эти страдания, чтобы достичь Своей славы?» Он напомнил нам пророчества, которые так не хотелось вспоминать. Мессия будет презрен и отвергнут, муж скорбей, изведавший глубокое горе. Народ от Него отвернется. Враги будут его бить, плевать на него, осмеивать, хулить — и распнут вместе с преступниками. Его одежду будут делить по жребию.
Незнакомец привел место из Книги Исаии, которое я раньше слышал, но никогда не понимал: «Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились. Все мы блуждали, как овцы, совратились каждый на свою дорогу: и Господь возложил на Него грехи всех нас».
Сила ощутил, как снова подступают слезы.
— Пока этот незнакомец, голова которого была покрыта молитвенным покрывалом, говорил, во мне все трепетало. Я знал, что каждое слово — истина. Сердце горело уверенностью, что все это так. День клонился к вечеру, когда мы достигли Эммауса, и мы попросили его остаться с нами. Он колебался, но мы с Клеопой стали настойчиво его уговаривать.
Он вошел с нами и дом. Вместе мы сели за стол. Незнакомец взял хлеб, преломил и протянул по куску. И тут я увидел Его руки и шрамы на запястьях. — Сила сморгнул, чтобы сдержать слезы. — Тогда я посмотрел на Него. Он откинул покров, и мы оба увидели Его лицо. Впервые с того дня, когда Он сказал мне пойти и раздать все, что я имел, бедным, я взглянул Ему в глаза, а потом… Он пропал.
— Как пропал?
— Он исчез.
Все зашептались.
— И что же ты увидел в глазах Иисуса, Сила? — тихо проговорила Диана.
Он посмотрел на нее.
— Любовь. Надежду. Исполнение всех обетований, о которых читал в Писании. Увидел возможность изменить образ мыслей и последовать за Христом. Увидел свою единственную надежду на спасение.
— А все твои деньги, дома, земли? — спросил Урбан.
— Я стал вкладывать свое имение: распродавал его по частям, по мере необходимости, — чтобы покрыть нужды церкви. Пища, жилье, проезд на корабле, снаряжение в дорогу — все, что требовалось. Последние остатки семейных владений продал, когда Петр попросил отправиться с ним в Рим.
— Ты отдал все свое богатство на распространение Слова о Христе! — улыбнулся Епенет.
— Я получил гораздо больше, чем отдал. Меня принимали как дорогого гостя в сотнях домов, и у меня был кров в каждом городе, где мне приходилось жить. — Сила обвел комнату взглядом, останавливаясь на каждой паре глаз. — И братья и сестры, отцы и матери, и даже дети — столько родных, что не сосчитать. — Он раскрыл ладони. — И вместе с этими благословениями я обрел и желание моего сердца: уверенность, что буду вечно жить в присутствии Божьем.
Он тихо рассмеялся, покачал головой.
— У меня не осталось в собственности ни динария, но сейчас я много богаче, чем когда был почитаем всей Иудеей как богатый и знатный молодой начальник.
* * *Только в поздний час завершилось собрание. Расходились кучками, не сразу, а через промежутки времени, разными выходами, чтобы раствориться в городе, не будя подозрений. Диане и Куриату пришлось уйти в числе первых. Кое–кто задержался.
— Написанное тобой будет передаваться из поколения в поколение, Сила.
Сила мог лишь уповать на то, что копии писем Петра и Павла будут сохранены.
— Эти письма будут направлять вас…
— Нет, я говорю про твою историю.
Женщина отвернулась прежде, чем Сила успел открыть рот. Он остался стоять с противным тошнотворным чувством внутри, а тем временем последние посетители исчезли в ночи.
Рассказ одного–единственного человека не дает полного представления о важных событиях! Он всего лишь погрузился в собственные воспоминания, выразил свою точку зрения. Позволил себе копаться в собственных переживаниях.
Сила не сопровождал Иисуса в те годы, когда Он проповедовал от Галилеи до Иерусалима, не путешествовал с Ним ни в Самарию, ни в Финикию. Не был очевидцем чудес. Не сидел у ног Иисуса. А когда Иисус прямо сказал, что ему нужно сделать, он отказался!
Я пришел к вере поздно, Господи. Я медлил услышать, медлил увидеть, и, увы, медлил послушаться!
Сила взял свиток и ушел в свою комнату. Что ценного в этом свитке, если он введет в заблуждение кого–нибудь из Твоих детей? Он подбросил полено в огонь, разведенный в жаровне Макомбо. Да будет это моя жертва Тебе, Господь. Моя жизнь. Вся, без остатка. Все дела мои бывшие и будущие. Пусть дым от нее будет Тебе приятным благоуханием. Зажги мое сердце новым огнем, Господи. Не дай провести остаток жизни в бесплодных грезах!
